Но лампа на баке догорела. Старый морской волк что-то бормочет об акулах во сне. Ярл и наш одинокий часовой-сообщник нащупывают брюки. Слышны только жужжание паруса наверху, стук волн о борт и глубокое дыхание погружённых в сновидения моряков вокруг.

Глава VII

Пауза

Старый добрый «Арктурион»! Словно мать, он так часто укачивал меня в своём дубовом сердце, что я с огорчением говорю о том, как я покинул его посреди океана. Вдали от дома этот языческий лепет пёстрой команды из множества островитян прокатывается эхом через ваш христианский мир и, должно быть, ужесточает облик любой ведьмы.

Старое судно! Где теперь этот одинокий парусный призрак? От крепкого «Арктуриона» никакой весточки никогда не долетало с того самого тёмного часа, когда мы достали из него фатальные вёсла. Сгубили ли его водовороты во время бури под крик чаек, не знает ни один смертный. Погрузилось ли оно тихо, лишённое посторонней помощи, в спокойные глубины того летнего моря, убитое безжалостным лезвием меч-рыбы? Такие вещи случаются. Или была у него лучшая судьба? Был ли он внезапно поражён каким-либо взрывом при стоящих штормовых парусах, имея рулевого на вахте и каждого моряка на своём посту; погрузился ли стремительно он при стоящем на вахтах экипаже вдали от бури?

Но все предположения тщетны. Как очень старый корабль, он, возможно, утонул или напоролся на некий предательский риф; но как далеко он сумел зайти, неизвестно, его судьба – тайна.

Просите, Небеса, дух того потерянного судна, пересекающего границы в мистических туманах полуночных бурь, – как думают старые моряки о пропавших судах – которое никогда, возможно, не окажется снова на волнах. Оно может мирно отдыхать на дне моря, и сладок сон моих товарищей по плаванию на самой большой глубине моря, куда даже блуждающие акулы не заплывают в поисках своей добычи.

Оставляя «Арктурион», Ярл и я подсознательно уклонились от пути в морскую могилу. Мы слышим о чудесных избавлениях. Случилось ли оно? Но жизнь сладка ко всем, смерть же приходит как тяжёлое испытание. И сам я почти всегда испытываю желание повиниться в том, что я избежал судьбы моих товарищей по плаванию, которые как будто пали смертью героев, постыдившихся избежать резни в Фермопилах.

Хотя я не могу подавить дрожь, когда думаю о конце моего старого судна, мне кажется невозможным вообразить, что наше бегство с него, вероятно, способствовало его исчезновению. Однако я надеюсь на Небеса, что «Арктурион» всё же остался плавать: это даёт мне веру, что я всё же прошагаю по знакомой палубе.

Глава VIII

Они бегут. Паруса и вёсла

И как сейчас говорится, соблазнённые дьяволом или добрым ангелом и тысячей миль от земли, мы пустились в путешествие на запад.

Отмечу, что была полночь, когда началась наша вахта, и приближалась моя очередь стоять у руля, которой, конечно же, нужно было избежать. Используя невероятные отговорки, я побудил нашего уединённого вахтенного встать на руле вместо меня, развязав, таким образом, нам руки и в то же самое время устранив его от наблюдений за нами. Это был довольно толстый матрос, большой любитель «варёного пудинга», который, как предполагают, был сыном фермера. Я решил, что он стал бы следовать прежним курсом и заснул бы прямо на рулевом колесе. Что касается главного на вахте – нашего гарпунёра, он упал и заснул на груде старых жакетов, при бизань-мачте, которую унаследовал уютной и тёплой после своего предшественника. Ночь оказалась ещё более тёмной, чем мы ожидали; не было и следа луны; и тёмно-фиолетовый туман, который иногда появляется ночью около линии горизонта, наполовину скрывал от глаз звёзды.

Прождав приблизительно минут двадцать после ухода последнего матроса предыдущей вахты, я придвинулся к Ярлу, и мы сняли с ног нашу обувь. Он сразу спустился на бак, а я прогулялся в кормовую часть к квартердеку. Но всё было ещё впереди. Трижды я провёл всей рукой перед лицом дремлющего у руля увальня, как раз между ним и светом нактоуза, дабы убедиться, что он спит.

Гарпунёра Марка было, впрочем, не так легко проверить. Я боялся приблизиться к нему. Он лежал спокойно, однако спал или нет, сразу и не скажешь. Рисками нужно управлять, когда поджимает время. И наши уши были навострены, силясь услышать нужные звуки.

Мы пошли без спешки, но стремительно и тихо. Наши хранилища провианта и вещей были вытащены из своих убежищ и размещены в шлюпке, которая свисала с той стороны судна, где вода находилась как можно ближе к её корпусу, что являлось обязательной необходимостью при бегстве. И хотя на закате солнца эта шлюпка находилась на подветренной стороне, всё же, как мы предвидели, судно во время первых часов ночи развернулось этой стороной к попутному направлению ветра. Прилагая усилия привести в движение вручную неуклюжий прерыватель и опустить шлюпку, мы поняли, что из-за поддерживающих шлюпку полотнищ этого нельзя сделать без риска их обрыва из-за большой нагрузки на них. Мы вовремя это поняли, хотя и довольно поздно, уже в одиннадцатом часу. Закрепив длинной верёвкой прерыватель, который был отлично натянут, мы осторожно опустили шлюпку за борт, вытравив достаточное количество линя для страховки при её буксировке за кормой судна, и так, чтобы она не ударилась о медный борт. Другой конец линя мы тогда прикрепили к корме шлюпки.

К счастью, это было последней вещью, которая была сделана: прерыватель действовал как помеха при движении судна по воде, так как он изменял его вектор, ощутимо разворачивая его под ветер. И этот поворот должен был скоро пробудить увальня, там находящегося, если уже не спящего. Но опускание за борт прерывателя очень помогло нам в этом отношении: оно уменьшило скорость судна, которая вследствие лёгкого бриза никогда не была очень большой во время ночи. Если бы это было не так, то вся надежда на возможность избежать замедления движения судна была бы немного безумной. Смелая идея этой ночи, которую мы реализовали, состояла в нашем отставании, в то время как судно всё ещё рассекало морскую воду, хотя и с небольшой скоростью.

Всё было теперь готово: подъёмные краны качались, упираясь в течение, шлюпка в нужной точке была приостановлена; затем, придерживая концы верёвки, мы тихо уселись в неё, каждый на своё место. Мёртвый груз от прерывателя на корме теперь тянул трос горизонтально через воздух так, что нам пришлось заняться его напрягшимися канатами. Шлюпка дрожала, как дельфин. Однако мы не боялись её громкого всплеска при ударе о волну, и мы, возможно, оставили бы судно почти так же тихо, как душа покидает тело. Но мы об этом не думали, и наши планы шли своим чередом.

– Всё готово, Ярл?

– Всё готово.

– Человек за бортом!

Я закричал во весь голос, и, как молния, верёвки скользнули через наши горячие руки, и с огромным рывком шлюпка очутилась на дальнем конце моря. Одно безумное чистое погружение, одно ужасное напряжение тросов, одно впитанное корыто волн, через которое протащил нас буксирный прерыватель, и наши ножи разрезали стропы механизма – мы уже не рисковали отцеплением блока – наши вёсла отсутствовали, и славная шлюпка понеслась в направлении попутного ветра.

– Человек за бортом! – теперь уже кричали от носа до кормы. И своим телом мы услышали спутанный топот и крики моряков, срочно оторванных от своих мечтаний и брошенных в почти непостижимую темноту.

– Человек за бортом! Человек за бортом!

Моё сердце ударило меня, когда ужасный человеческий крик вырвался из чёрной сводчатой ночи.

– Поворачивай руль! – раздалась команда старшего помощника. – Разворачивай судно!

– Быстро к шлюпкам! Как это? Одна уже внизу? Ай да молодец! Погодите, теперь те, другие шлюпки!

Тем временем подтянулось ещё несколько моряков.

– Опускайте! Опускайте всё! Спустите шлюпку! Спустите шлюпку! –